Синдром Л. Рассказ
Прожив на Земле уже часть своей жизни, как вы думаете, много это или мало? Откуда вам знать, что много, а что мало? Каждый живущий мыслит в меру того, что ему открыто.
Вот вы знаете, что если ударить человека, то ему будет больно, а насколько ему будет больно, вы судите из своих познаний боли. Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что ему будет больно ровно настолько, насколько сильно вы ударили. Смотря своими глазами, никто не сможет понять другого до конца. Люди так человечны…
В нас заложена Богом способность развиваться и учиться, и это хорошо, но мы не сможем прыгнуть выше своего предела, как бы ни пытались, как бы себе не врали. Проблема в том, что предел существует, и рано или поздно мы себе его строим.
Так вот, сколько вам лет?
Я облетел на Земле вокруг Солнца два десятка раз и понял, что знания – зло, любовь – миф, дружба – конечна, жизнь – рабство. Вы можете сказать, что я циник, обесценивший все ценности. Вы не правы, я скорее романтик. Я обожаю голубое небо над головой и ветреную погоду. Я верю в любовь, у меня есть друзья, Я люблю узнавать, что-то новое. В конце концов, я влюблён в жизнь! Почему во мне такой диссонанс, спросите вы? Знающий меня лучше, чем я, уничтожает мой предел. Я его строю, а Он уничтожает. Возможно, это сложно понять, но для меня это просто, как дважды два.
Вы наверняка слышали, что жизнь сложна, но вы также слышали, что жизнь и проста. На протяжении жизни вы изобретаете свою теорему или формулу, что бы все слагаемые и вычитаемые сводились к счастью, гармонии, покою. Однажды я спросил себя: «В каком веке ты живёшь? Зачем изобретать велосипед, если он наверняка уже существует? Зачем изобретать счастье?» Сегодня я знаю, где мое счастье, и знаю, где инструкция по эксплуатации, но порой слишком слаб, чтобы использовать его.
Я не знаю, сколько я прожил, просто пытаюсь жить. Я встречал различные смыслы в жизни от совершенствования до суицида, но мне приглянулся только один… Я не знаю, какие подарки приготовит мне судьба, и как сильно изменится мое мировоззрение в последующие годы. Но есть кое-что вечное во мне, и оно не измениться даже, если я буду себе врать.
«Я умру? Да нет… Это сон, мне всё это кажется. Стоит просто закрыть глаза и проснуться». Так бы и случилось, если бы М. не ударился головой о стекло. От сильного толчка он едва не потерял сознание. Кровь хлынула, заливая ему глаза. Дрожащей от стресса рукой он припадочно вытер веко и взглядом окинул салон. На секунду он представил, как на скорости 450 км/ч все десять составов скоростного поезда класса TGV сложатся один за другим, и девять сотен существ, ищущих смысл в жизни превратятся в мясо. Его тело сковал страх, оно стало стальным и тяжелым.
– Что это? Может реостат или пневматика подвески сломана? – паниковало в его голове. – Скорей, виной всему экстренное торможение.
Было ощутимо, как состав набирает скорость. От толчка люди хаотично были разбросаны по салону. Кто-то пытался помочь другим, кто-то сам вставал на ноги. Из-за увеличения тряски пассажиры балансировали в проходах салона, пытаясь осознать происходящее. Крики паники от боли и ушибов дополняли только что созданный треск состава и хрипение динамиков вагона. Прерывистые толчки нагнетали ужас и панику.
Рядом с М. сидела беременная женщина. Она будто бы не чувствовала боли открытого перелома. Закрыв глаза, покачиваясь взад вперед женщина, поддерживала рукой живот, непрерывно бормоча что-то под нос.
– Вы в порядке? — вырвалось у М.
В ту же секунду подумав:
– Глупый вопрос. Я же сам вижу, что нет. Скорее всего, у неё травматический шок.
В ответ последовала тишина, сопровождаемая звуками той атмосферы. Девушка вряд ли слышала его слова, она была уже далеко в своём созданном мире, закрывшись от происходящего. М. окутывала безысходность от бессилия кому то помочь. Он снова окинул взглядом пассажиров.
– Откуда это ощущение? Я не чувствую больше паники, – думал он, стоя будто за кадром этой кинопленки.
– Это конец, – шептало ему подсознание.
Теперь он ощущал холодное дыхание смерти и не пытался что-нибудь исправить. Но что он видел?
Брат и сестра лет девяти от роду, в слезах, обнявшись, со страхом ждали исхода. Сын, обнимая мать старушку, пытался сдержать крик своего сердца. Мужчина, преисполненный сожаления о выбранном путешествии, сдерживал хлещущую кровь. Девушка, хладнокровно расталкивающая мёртвых и раненых, выбиралась из вагона. Он видел людей, цепляющихся за жизнь, выпрашивая еще одну секунду у ангела смерти.
– Мне безразлична моя жизнь? Жизни этих людей? Почему я спокоен? – чувствуя вину, спросил себя он.
– Нет, – отвечал сам себе, спрашивая, – Тогда как объяснить мое спокойствие?
Он понимал, что больше никогда не сможет почувствовать объятия солнца, услышать лай своего щенка, сидеть в компании близких и травить друг другу байки, исполнить свои сокровенные мечты и желания, но был спокоен как никогда. Сдался… Просто сдался. Глядя его чувствами, можно было бы сказать, что он хотел смерти. Будто всё в этом мире у него было и стало настолько привычно и буднично, что от скуки и серости он просто был готов к смерти.
Впереди был виден крутой поворот. Даже из окна состава можно было разглядеть опасность. Все десять вагонов, ускоряясь и скрипя, неслись к нему. Оставалось секунд тридцать. М. сел на своё место. Держась, за что придётся, он решил подумать о чём-то стоящем.
– О чём бы подумать? – заполняло эфир его размышлений.
Он закрыл глаза и погрузился в себя.
– Да как так?! И подумать не о чем? – в бешенстве мыслей закричал М.
Он злился на свою жизнь и себя. В итоге ничего не достигнуто, ничто не ценно. Даже теперь стоя у черты, его заполняла пустота.
– Исповедь… Небо, возможно, услышит её перед смертью. Боже прости…
Рой мыслей наполнил его, меняя тему на тему. Это время можно было измерить вечностью. Думалось только о прошлом.
Все люди склонны думать о прошлом, зацепляясь и оставаясь в нём. М. думалось о том, что действительно было счастьем и стоило жизни. Сколько раз падал, сколько вставал. Школа. Вуз. Приятные знакомые, которые где?то далеко. Младшая сестра, с которой дрались по пустякам. Она, наверное, дома чем-то занимается или маме помогает. Мама… Самое доброе и светлое, что есть в мире. Эталон бескорыстия и самопожертвования. Она всегда ставила детей превыше всего, особенно его.
– Как она это переживёт? Как вынесет? Что случится с ней? – тревожно нарушило его мысли.
Череда боли и сожалений, которые она переживёт не дали ему почувствовать, как первые вагоны сошли с рельс.
– Мам, прости, я не хотел… – щемило в груди.
Хотелось плакать, но М. подавил в себе это.
Восьмой вагон, в котором сидел он, рвануло влево, разрывая корпус в щепки. Он открыл глаза на мгновенье и почувствовал, как выбило почву из-под ног. Всё вокруг стало острым и ужасающим. Не успевая за происходящим, он уже падал спиной вниз на рельсы. Всё тело напряглось, ожидая столкновения.
– Что происходит?.. – с ужасом удивлялся он.
М. продолжал падение, будто в глубокую шахту, над которой мчался поезд. Потеряв из виду аварию, он увидел огонёк надежды на спасение. Но окружающие темнота, холод и одиночество погасили его.
– Такое ощущение, будто я падаю в бездну? Неужели так выглядит смерть? – думал он.
– Так не может быть. Ни боли, ни агонии просто падение в никуда? – ещё какое-то время размышлял парень.
Вдруг сознание постепенно начало покидать его. Стало гораздо теплее и светлее…
Утренний свет пробивался через жалюзи комнаты. Тишина и спокойствие. Было едва слышно, как кто-то гремел посудой на кухне. Из крана текла вода. Отчетливо был слышен шум кинескопа телевизора. Он немного раздражал, но это было вполне терпимо.
– Ненавижу. Где-то семь с копейками, ещё даже будильник не звенел, – лениво проворчал М.
– Братишка, ты проснулся! – накинувшись на него, крикнула Л.
Л. была младшей сестрой М. Это маленькое, солнечное создание отражало собой жизнерадостность.
– Л., слезь с меня. Хорош прыгать, слышишь? – ворча, прохрипел он.
Невозможно было хоть чуть-чуть улыбнуться милой сестрёнке. М. растаял. От улыбки брата сестрёнка стала ещё энергичней, и комната стала ещё светлее от детского смеха. Пулей девчушка метнулась к окну и открыла занавески. Красивый восход ворвался в комнату, раскрашивая её яркими цветами. Назад, к постели брата, Л. летела наперегонки со светом. Дурачась, она прыгнула на парня, щекоча его. Прошло мгновение, и они уже оба дурачились в постели, несмотря на разницу в двенадцать лет.
– Опять пыль подымают, – улыбнулась мама на кухне.
– М., Л., идите кушать! Перестаньте прыгать! – крикнула мама с кухни детям.
С того момента, как умер их отец, матери приходится работать на двух работах, чтобы покрывать ежемесячные расходы. Она была вечно измученная и уставшая, но счастлива с детьми. Ради чего ещё жить матери?
– Л., сколько раз я тебе говорил, не входить в комнату пока я сплю, тем более включать телевизор? – возмущался М.
– Не помню. Не знаю, – смеясь, распевала девчонка.
Они ещё какое-то время дурачились пока мама не позвала Л. помочь, оставив М. наедине со своими мыслями.
– Прекрасное утро. Я не выспался, но всё равно мне хорошо. Ночью снился бред. Что-то про поезд… Уже не вспомнить. Какое-то жуткое послечувствие от сна. Хорошо, что Л. всё развеяла. Что б я делал без неё? Не знаю… Сегодня обычный нежеланный день, но с прекрасным утром. Хочется пробежаться с утра, но только хочется. Хотя я бы мог пропустить первую пару, – размышлял он, – но лень. Решено. Просто переживу этот день. Может, нарвусь сегодня на приключения где-то. Главное встать, а дальше будет видно.
Спустя некоторое время вся семья завтракала. Ну, как сказать, завтракала… Мать постоянно занятая, какими-то заботами по кухне, то мыла, то готовила, Л. елозила вилкой в каше, М. спешил на учёбу. Давясь едой над столом, он пытался наверстать упущенное время за завтраком и сказать что-то матери.
– Ма, не забудь постирать мои кеды. Они мне завтра нужны будут.
– Хорошо. Ты во сколько сегодня вернёшься?
– Не знаю. Как всегда, наверное.
– Будешь возвращаться, забери у меня с работы фрукты.
– Позвони, напомни мне, а?
– Добро.
Казалось, пауза образовала напряжение, но не у этой троицы. Каждый был занят своими мыслями о предстоящем дне.
– Завтра Л. кладут в стационар. Доктор говорит, что уже пора, – стоя возле умывальника, перемывая посуду, сказала мама.
В этот момент пришла няня Л. Своим присутствием, разбавляя атмосферу улыбкой и сантиментами приветствовала Л. и маму.
– Ой, ты моя сладкая, – нежно целовала девочку няня.
– Доктор говорит, что уже пора, – прокрутил М. в голове.
Его лицо изменилось… Он потускнел, застыл, будто окаменел. Неистово сжимая зубами, он злился глубоко внутри себя. У него накатились слезы. Нет, он не умел показывать другим свои слезы, поэтому не заплакал. Он был слишком слаб для этого. Бросив «спасибо» за завтрак он выбежал из дому.
– Что это с ним? – спросила няня.
– Завтра Л. ложиться на стационар… – ответила мама.
Воцарилась тишина. Мать продолжила мыть посуду. Няня разбито положила сумку и стала снимать с себя одежду.
Все это время единственным лучиком счастья была Л. Она знала, что завтра покинет дом навсегда, но улыбалась, и на своей волне, сидя на стуле, дёргала ногами и ковырялась в каше.
– Вчера мы с няней во дворе играли, – содрогнула тишину своим детским голосом Л. – Во дворе девчонка какая-то ставит паренька перед качелями, считая медленно так: раз, два, три, и лупит его качелей со всей своей силы, – заразно смеялась Л., показывая жестами, как.
Заинтересовавшись, мама, посматривая на улыбку няни, напряжённо слушала продолжение истории.
— Мальчик терпел минут пятнадцать, после чего ушёл, пошатываясь. Девочка побежала к бабушке и на весь двор плачет: «Ба-а-а-бушка! Он больше не хочет са мной игра-а-а-ть!», – заливалась детским смехом Л.
Вникнув суть истории, мама раздалась смехом. Не важно, что рассказывала дочка, главное как, и с каким энтузиазмом, а её смех добивал и заражал слушателей до конца. Это в семье называли «Синдром Л». Спустя минуту, все в кухне смеялись и рассказывали смешные ситуации из жизни, пока маме не пришлось идти на работу. Чмокнув дочку в нос, она оставила её с няней и ушла.
Разбитый, М. шёл по улице. Он уже опоздал на первую пару, но по его темпу нельзя было сказать, что он спешил не неё, а по направлению – что шёл в колледж. Он скорее шёл в никуда. Сунув руки в карманы, теребя их содержимое, он изредка переключал музыку в плеере. Прохожие могли сказать с уверенностью, что М. типичный подросток. С наушниками в ушах, заткнувшись от мира, он устремил свой взгляд в себя, в свои проблемы. Слегка небрежный вид создавал ему репутацию уличного хулигана. Растрёпанные волосы, суточная щетина, расстёгнутая ветровка, хоть на улице и было прохладновато, отражали хаотичность в его жизни. Он, как и миллионы других подростков искал себя и смысл в жизни. Ему уже не раз приходилось выбирать, и он знал насколько это сложно. Его зелёного, молодого, но перспективного будто преследовало чувство прожитого века. Весь мир словно потерял его заинтересованность.
– Завтра… – повторял М. – Я стану видеть её реже… А после… И совсем… – нахлынуло на него.
– Почему? Почему это происходит именно с ней?
– Ведь в мире существуют остальные, которые заслуживают её судьбу. Так почему именно она?
Уже привычное чувство, сковало его снова. На протяжении стольких лет он наблюдает, как его счастье постепенно умирает. И вот оно совсем скоро умрет. М. чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Не имея сил что-то изменить или заменить, ему оставалось только нести эту ношу, что превращало его жизнь в существование.
Синдром Гетчинсона-Гилфорда постепенно лишал его сестрёнку жизни уже восьмой год. Это редкое нарушение процессов репарации ДНК, вследствие чего организм быстро стареет и умирает. Кроха Л. была больна тем от чего нет ни лечения, ни профилактики. У М., сказать, было, наверное, достаточно времени, чтобы принять эту мысль, но каждый раз он упирался, хотя понимал, что конец может наступить в любой момент.
Наконец он решился пойти в колледж. Что ответить куратору о том, что он делал две пары, его волновало в последнюю очередь. Подойдя к колледжу, он заметил перерыв и решил не спешить. Смотря на прохожих, он видел их улыбки и радость, их озабоченные спешащие куда-то лица.
Говорят, улыбка обладает эффектом зеркала. Но для М. это было порой непостижимо. Поглощая атмосферу колледжа, он пытался соответствовать ей, но от этого становился ещё более отчуждённым. Хоть и Л. была популярна из-за своих «способностей», и знакомые каждого члена семьи знали её заражающую жизнерадостность, парень заработал популярность более негативного персонажа. Не смотря на то, что внутри он был другим, снаружи он был резким и колючим. У него почти не было друзей. Единственной, кто его понимал, хоть и не до конца, была Л. Только с ней он жил по-настоящему.
– Звонок? Так быстро? – подумал М.
– Эй, М., где ты был? Ты идёшь или нет? – кричала пара его сокурсников.
– Да, по делам ходил, – криво улыбнулся он.
По пути в аудиторию они встретили ещё пару студентов и бурно разговаривая, направились на занятия.
На парах парень, как всегда, летал где-то за пределами колледжа. Его мысли были зациклены на личных проблемах и проблемах мирового масштаба. Наконец покидая вселенную, его философия снова возвращала его к реальности, зацикливая его бессмысленное путешествие.
Он не заметил, как пролетело время, и нужно было возвращаться домой. Возвращаться тем же тротуаром, с той же ношей. Смятение чувств переполняло его. М. думал о том, что придет домой и снова займётся какой-то ерундой с Л., и о том, что это будет последний раз в доме. Снова его залило чувство злости от безысходности. Казалось, оно съедало его изнутри. Может, просто чувство голода не давало ему покоя. Он ускорил шаг, чтобы поскорее прийти домой и перекусить. Его мысли устремились за ним.
Вдруг зазвенел телефон. Удивленно, М. достал его и поднял трубку:
– Алло.
– Привет, – прозвучало с другого конца.
– Привет. Кто это?
В динамик послышался милый смех.
– Эй. Ты что не помнишь?
– А-а-а-а. Привет. Не узнал, – улыбаясь ответил М.
Э. была из тех не многих, с которыми М. улыбался. Они были давними знакомыми, и попили друг другу крови. Хорошие знакомые никогда не мешали. Парень был неплохим художником, а Э. училась архитектурному дизайну в Академии Искусств с неплохим будущим. У них было, что-то общее. Учитывая характер каждого, их отношения были довольно специфические.
– Чего звонишь? – спросил М.
– А ты что, не рад?
– Не особо. Ты по делу или просто так?
– Как грубо. Ворчишь как всегда.
Он, стиснув зубы, промолчал, не ответив грубостью.
– Так что ты хотела? – с сарказмом скривил М.
– Да ладно тебе. Будь проще. Может я просто соскучилась.
Его лицо скривилось отвращением. В его состоянии было сложно принять человеческую доброту или просто внимание.
– Ну да. Вот ты, и просто так соскучилась.
– А что, не может быть?
– Не верится что-то.
– Какие мы стали….
– Говори, что ты хочешь? – перебил М.
– Ладно. Ты сможешь…?
– Ага! Так тебе, что-то нужно? – снова перебил он, смеясь вдогонку.
В ответ последовал смех подруги.
– Как ты угадал? – подыгрывала девушка.
– Наверное, характер твоих звонков всегда несёт собой только такой смысл. Говори, что там. Если что, помогу.
– Ты сможешь, как-то по свободе…?
Вдруг в разговор ворвались назойливые гудки.
– Подожди, у меня другая линия, повиси пока… – удержал вызов М.
– Да, мам.
– Привет. Ты не забыл ко мне на работу зайти?
– Забыл. Сейчас вернусь. Выходи через минут пятнадцать.
– Как ты?
– Нормально.
Считая вопрос очень банальным и формальным, он отвечал всегда одно, несмотря на то, что врал.
– И это твой ответ на то, что было с утра? Может, ты хочешь поделиться чем-то, я смогу помочь, – мило сказала мама.
– Мам… – негодуя, отвечал парень, – Ты знаешь, что со мной, и мне не обязательно об этом повторяться.
Разговор становился неловким. Он ощущал, что ему лезут в душу, в то время как мать всеми силами пыталась помочь. Он знал, что мать готова «задушить» своей заботой и любовью только бы ему было хорошо. И как любому другому сыну ему хотелось немного свободы.
Материнские чувства – это сильное оружие.
– Я знаю, что тебе больно, но пора смириться с этим, понимаешь? Мне тоже больно… Но ведь я держусь, – настаивала мать.
– Мам, я не ты. Я устал от всего этого, – вспылил М.
– Я знаю…
– Мне не хочется об этом говорить. Пока.
М. стал резок, поэтому мать не стала рисковать.
– Пока, – любя сказала она.
Но было уже поздно. В парне уже бурлило негодование, которое влекло весь негатив за собой. Он снова обозлился на весь мир, за происходящее с его сестрой. Он был похож на потерявшуюся душу среди миллионов раздражителей, которая ищет покоя. Пытаясь в одиночку вынести всю тяжесть жизни в себе, постоянно прогибаясь, уставший, он терялся среди идей этого мира.
– Алло, – сказал он немного резко, что ощущалось в его голосе.
– Ага. Все нормально? – спросила Э., вернувшись с удаленной линии.
– Да. Говори, что ты хотела, – холодно бросил он.
— Может перезвонить?
Подруга не хотела рисковать, зная, что злого М. лучше не трогать.
– Нет. Говори, что там, – каплю успокоившись, обронил он.
– Так вот. У меня в академии организовывается мероприятие городского уровня. Нужна твоя помощь.
– Слушаю.
– Проект называется «Смысл в жизни». Наша кафедра обеспечивает дизайн интерьера зала и холла. Дело в том, что есть возможность пригласить гостей. Декан наслышан о твоей сестре и его заинтересовала её личность. Поскольку я знакома с тобой, я предложила ему пригласить её и тебя, взамен, на её портрет и пару её слов аудитории. Протрет, повесят в холле, твое умение смогут оценить. Как ты смотришь на это? Это будет… через две недели, тринадцатого.
В этот момент в мире М. всё разорвалось.
– Л. умирает… Ей осталось меньше месяца, а может и того нет. Сегодня все сговорились что ли? Утро. Мама. Да ещё и ты? – пылал он в мыслях.
Насколько бы больно ему бы не было, он никогда не выплескивал гнев на знакомых или незнакомых ему. На близких у него всегда хватало смелости, другое дело, когда человек мог стать полезным для него в будущем. Он был корыстным человеком и никогда не разбрасывался хорошими связями. Одной из таких была Э.
«Ал… А… О… Ало… Ал… Ол… «: слышала Э. с другого конца линии.
Переключая режим включения микрофона телефона, он сымитировал сбой сети оператора и прервал звонок, следом выключив телефон вообще. Но то, что гремело в нём, овладевало ним.
Едва сдерживая ярость, парень пытался вернуть над собой контроль. Последнее, что его сдерживало это то, что он был на улице, где люди приняли бы его за неадеквата. Проходя мимо каждого прохожего, он был готов не просто убить, а истязать его. Порой мысли М. занимал только этот процесс. В своём подсознании он взрывал и кромсал всё вокруг. Бешенство переполняло его. Вокруг его мыслей носились черти с такими же желаниями.
– Нужно успокоиться… – вдруг, что-то взмолилось внутри.
Повторив эту фразу ещё пару, тройку раз он почувствовал, как злость улетучивается, но её место стали занимать боль и отчаянье. Теперь ему было плохо, как никогда. Не столько от происходящего с сестрой, а от собственного ничтожества. М. чувствовал бессилие, что либо изменить в себе, хоть на чуть-чуть. Теперь он чувствовал вину за то, что позволяет себе гневаться.
– На кого? За что? – спрашивал себя он.
– Л. гораздо, в тысячи раз труднее, чем мне, но она такая позитивная. Несмотря на собственную проблему, она дарит людям счастье. Она вообще не видит проблему в своей болезни.
Большое количество мыслей заняли его, и он снова пошл в неизвестном направлении, забыв об обещании маме.
В беспорядке всех идей и мнений он подумал о том, к кому давно не обращался. М. жил в религиозной семье, знал, что на небе есть Бог, но не смел к Нему обращаться. Он всегда тыкал пальцем в небо и кричал:
– Ты знаешь, кто во всём виноват. Ведь по Твоему слову всё происходит.
Все вопросы переадресовывались в небо. И неосознанно вся злость была направлена туда.
– Где Бог, если на земле хаос? Почему хорошие люди схожие на Л. должны страдать вместо всякого сброда живущего на Земле? – в меру собственного правосудия кричал он.
Как и каждый, рано или поздно он задавался этими вопросами.
– Я не могу Тебя понять. Ты пропагандируешь мир, счастье, любовь, но в мире столько грязи, даже больше чем добра. Почему Ты бездействуешь? Ведь это в Твоих силах. Ты же способен на чудеса. Так сотвори чудо в жизни Л… прошу Тебя… – взмолился М.
И последние слова дались ему тяжелее всего на свете.
М. всегда был прост, неважно кто перед ним. Будь то чернорабочий или президент, смертный или Бог и субординация была для него понятием растяжимым. Наверное, это хорошо когда не кривишь душой ни перед кем. Как и в любых других отношениях, он был прямолинейным. И с Богом общался, как будто Он стоял напротив.
Многие спрашивают говоря: «Как? отношений с Богом не существует! Ведь в отношениях важно иметь общение или какие-то точки соприкосновения. А поскольку Бога мы не видим, не слышим, не чувствуем – отношений с Ним нет!».
Жизнь – главная точка соприкосновения с Богом. Неважно, кто человек и чем дышит, Он найдёт его, и от его выбора будет зависить слышать, видеть или чувствовать.
– В жизни столько всего, и больше всего я вижу боль и ненависть.
– Вырваться из этого мира бы, – подумал М.
Он подошёл к одному из своих любимых мест. Это был обычный железнодорожный переезд. Самый что ни на есть обычный. Всего в одну колею, без шлагбаумов. Пересекая автомобильную дорогу, колея устремлялась далеко по прямой так, что не было видно, куда она сворачивает. Окраина города, где движения транспорта практически не было, и пешие ходили редко, была именно тем, что ему нужно. Вокруг тишь да гладь. Вдали от суеты города это место действовало успокаивающее. Для М. это место стало любимым потому, что по этой колее то и дело в разные стороны сновали товарняки. Он обожал становиться как можно ближе к летящему мимо составу и ощущать, как земля дрожит от всей той мощи, которая несётся мимо. Для него как для любителя острых ощущений это было незабываемо.
Опершись на один из маяков, что стояли вдоль автомобильной дороги М. снова погрузился в мысли.
«Жизнь так жестока с тобой. Как ты держишься? » – звучал его немой вопрос.
В отчаянии, он начал вспоминать счастливые моменты из их прошлого, начиная с её первого слова. Совместные прогулки и дурачества. Все моменты обострённых чувств, как картинки всплывали у него в голове.
Вдали показался поезд, предупреждая своим пронзающим криком о своём приближении.
– Отлично, – подумал М.
Развернувшись в сторону поезда, он застыл в предвкушении адреналина. Ведь поезд промчится на полной скорости мимо в почти двух метрах от него.
Пока он приближался, сигналя, чтобы его заметили, М. снова думал о сестре. В этот раз он думал о сегодняшнем дне. То, как начинался день, он решил не забыть никогда. Как проснувшись, он увидел улыбку сестры, как они были счастливы вдвоём. Вспомнилось и о том, как этот день начал приобретать для него печаль. И где-то там, внутри себя он завидовал сестре. Нет, не её жизнерадостности и не её мировосприятию, а её смерти. Как бы он сейчас хотел бы поменяться с ней местами, чтобы прекратить своё жалкое существование. Даже в этом проявилась его эгоистичная сущность. Он больше хотел сделать легче себе, чем сестре.
– А как же мама и Л., и те, кому я дорог?
Он понял, что не готов на такой поступок. Возможно, это было слабостью, а может и силой, но страх гнал прочь его мысли о смерти.
Поезд приближался, и вдруг парень вспомнил свой утренний сон. Все чувства из сна одновременно нахлынули на него будто заставляя снова проснуться. Сигнал, почти сравнявшегося с ним поезда, вырвал его в реальность, заставив оступиться назад на пару метров. Этого было достаточно, чтобы чувствовать дрожь под ногами и ощущать себя более-менее в безопасности.
Провожая вдаль гремящий поезд, М. думал о сне, прокручивая его кадры. Стало темнеть и ему пришлось возвращаться домой, ведь рабочий день няни подходил к концу.
Пытаясь музыкой поднять настроение, он устремился домой.
Все бури этого дня были похоронены покрывающей тьмой город. Маленький городок зажёг огни, чтобы сверкать, освещая дороги.
Няня уже ждала М., и, когда тот вошёл в дом, она быстро шепнула Л. что-то на ухо, крепко обняв её. Побежав навстречу своим заботам, она говорила слова прощания оставшимся. Дети остались одни в доме.
– Братишка!!! – накинулась сестрёнка, жадно обнимая и треща, что-то неразборчиво в живот брату.
– Задавишь меня! – смеясь, говорил парень.
Он взял её на руки. Та от радости начала душить объятьями и расцеловывать брата. Простое, детское счастье коснулось их, даря им счастье. Не смотря на то, что М. был уже взрослым, с Л. он становился младше сестры.
— М., ты принёс мне мандаринок? – улыбаясь, смотрела в глаза сестра.
– Нет. Прости меня… опускал он сестру наземь.
Чувствуя отвращение к себе, он осознал ничтожность своих обещаний. Ведь он не справился даже с таким легким заданием.
– Забывака, ты моя, – нежно обняла его девчушка.
Всё внутри брата оборвалось, как будто что-то планетарного масштаба треснув, сдвинулось со своей оси и медленно поплыло вниз. Так легко и просто снять вину простыми объятьями. Так могла только его сестра. От её лучезарной улыбки в помещении стало ярче и теплее.
– Идем кушать, братик, там няня вкусняшек наготовила, – тянула за руку сестра.
– Да иду я, иду.
На ходу снимая верхнюю одежду, пытаясь развесить её, он спотыкался, следуя за сестрой. Не прошло и десяти минут, как две родственные души сидели за одним столом, в ожидании приятного поглощения еды и болтовни. Воцарилась тишина. Л. закрыла глаза и сложила руки.
– Боже… – проронила она.
Молитва перед едой была типичным явлением в этой семье, но когда молилась Л., это было особенно трепетно.
– Спасибо Тебе за жизнь и дом, за то, что есть что кушать и пить. Спасибо за братика и маму…
Каждый раз она начинала свою молитву со «спасибо». Подумать только, ребенок, который имеет так мало, имел так много за что сказать «спасибо»! У парня нахлынули слезы… Только в её присутствии он мог их проронить. Это не была истерика или всхлипывание, он просто смотрел на сестру и сглатывал, и от счастья и от горя.
– Прошу, благослови еду и охраняй нас этим вечером, – продолжала девочка, — Особенно маму, когда она будет возвращаться домой. Помоги братику дружить с Тобой, тогда бы мы болтали и дурачились втроем. Я знаю, он любит меня… И я его люблю.
Она прижмурилась, хитро подсматривая за братом.
– Братик, почему ты плачешь? — чуть не рыдая, спросила сестра.
– Всё хорошо, кроха, продолжай, – не останавливал её М., делая вид, что с ним всё в порядке.
– Хорошо, – неуверенно и наивно согласилась сестра.
После короткой паузы она продолжила:
– Я жду встречи, я скучаю…
«Аминь» завершило молитву. Это была самая детская молитва, самая простая и наивная, самая сильная и действенная.
Л. снова принялась за то, что у неё получалось лучше всего. Болтать было её любимым развлечением. Пока М. ел, сестрёнка не затыкала рта, и только изредка он успевал рассказать, что-то в ответ. Радуясь и лепеча, они перебрались на диван и с азартом уткнулись в настольную игру. Постепенно радостная атмосфера поутихла, и вскоре они были полностью сосредоточены на игре.
После некоторого времени сестра заговорила:
— М., я знаю, что скоро умру, и что ты переживаешь, – начала она.
Казалось ребёнок, а о смерти говорит свободно, без страха. Л. отличалась своим богатым внутренним миром не по годам, а скорее по своему биологическому возрасту, поэтому ей интересно было общаться со всеми возрастными категориям.
– Знаю.
– Тебе после жить ещё лет шестьдесят, – мило улыбнувшись, взглянула она.
– Возможно, – делая свой ход в игре сказал брат.
– У тебя будет почти восемь моих жизней!
– Да.
– Это же можно столько раз увидеть снег или поплавать в море.
– Да, или покататься на банане, – улыбнулся брат, поглядывая на сестру.
Сестренка показала язык, выказывая милую зависть. Она ещё не успела прокатиться на нём, но в её гримасе не было, ни капли обиды, а скорее гордость за брата.
– Она стоит на пороге смерти и думает о будущем, в котором её даже не будет, – думал парень, – Она сильная. Очень сильная. Могу только позавидовать ей.
В тишине дети лениво играли в почти сыгранную игру. Тишина давила на уши, хотелось спать.
– Брат, мне наскучило, давай займёмся чем-то другим.
– Мне тоже скучно, – валяясь на диване негодовал он.
Два взгляда сверлили стены комнаты, перебирая идеи. За всю их жизнь эта пара перезанималась всем на свете. И самые безумные идеи были уже не актуальны.
– М., нарисуй меня, а?
– Ну, нет, – отворачиваясь лицом в подушку пропел брат.
Их семья обладала огромной коллекцией портретов, состоящих из каждого их члена, но Л. там было больше всех. Девчонка любила, когда брат рисовал её. Она не считала себя красавицей, да и с виду она была больше похожа на уродца, но всегда любила себя такой, какой была.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста-а-а! – настаивала сестрёнка, дергая за руки М., пытаясь его приподнять.
– Но у тебя, же ведь столько портретов. Зачем тебе ещё?
– Завтра я ложусь в стационар, и это самый свежий мой домашний портрет, – гордо сказала она, будто он уже нарисован.
– Ладно, ладно, – проворчал он, нехотя вставая.
– Ты пока готовься, я скоро, – отрезала Л. и удалилась в свою комнату.
Пока М. готовил карандаши и бумагу, он думал о сестре. Представил на минуту, что она завтра уедет из дому, пустоту в доме, как он будет искать момент, чтобы приехать к ней.
В доме стало тихо. Он уже был готов приступить к работе и ожидал сестру. Стало слишком тихо для обычной тишины.
– Л.! – позвал парень.
Никто не ответил ему. Был слышен только звук работающего холодильника, доносящийся из кухни.
– Л.! – снова позвал брат.
– Иду уже, дай дописать.
– Что ты там пишешь?
В доме была хорошая слышимость, и общаться в разных комнатах можно было свободно.
Снова ему отвечала тишина. Он хотел пойти и посмотреть, чем занималась сестрёнка.
– Ты скоро, Л.? – дразнил сестру брат.
– Иду уже, иду, – улыбалась она, закрывая комнатные двери.
– Что ты там писала?
– Дневник заполняла.
– И что ты там пишешь?
– Как день провела. Важные для меня мысли. Ты что дневник никогда не вёл?
– Нет. Не приходилось.
– Дай почитать, а?
– Не-а. Дневник – он личный. Только для меня.
– Ну, пожалуйста.
– Нет.
– Ну, дай.
– Не-а.
– Жадина, – показал язык брат.
В ответ разразился задорный смех.
– Хорошо. Садись и смотри туда… – давал указания парень, корректируя мимику и жесты сестры.
Улыбаясь, он болтал с ней обо всём на свете. Она то и дело, что срывалась с места, смотрела на пару штрихов на бумаге и спрашивала: «Скоро?».
Её лицо, как и тело, не отличалось красотой, наоборот болезнь забрала её, и Л. была похожа скорее на исчадие ада. Но в ней была своеобразная красота. Её маленькое, худощавое, сморщившееся тело походило на марсианина. Тонкие руки и ноги, часто неуклюжи, были не пропорциональны телу, как и голова. Последняя заметно отличалась своим великоватым размером. Как один из симптомов, плешивость лишала её женственности, но стоило с ней поболтать, все сразу понимали, что она девчонка. Её звонкий детский голосок мог и развеселить, и заставить грустить. Она походила на смазливую мартышку: больше глаза, маленький рот, оттопыренные ушки. Её пухлые щёки напоминали лицо куклы. Правда, её красоту дано было понять далеко не всем, многие брезговали. Но, несмотря на свой синдром, девочка была достаточно опрятной и ухоженной. Л. была особенно привлекательной, когда улыбалась. Её лицо ехидно что-то хитрило, а глаза излучали доброту. Её можно было долго изучать, особенно художнику. Неопознанные черты мимики открывали новый мир неизвестности. Хоть М. и повторял, что рисовать её уже скучновато, но каждый раз, только вливаясь в процесс, он наслаждался им. Его глаза искрились энтузиазмом и предвкушением выполненной работы. Он рисовал её доброту покрытую искажённой внешностью.
Сделав первичный набросок и кое-какие детали он заметил, как сестра начинала уставать. Она сладко зевала. Это было похоже на зевание котенка. Так мило и по-детски.
– Л., спать пойдём? Ты зеваешь, – не отрываясь от рисования спросил он.
– Наверное. Ты дорисовал уже?
– Нет. Я только чуть меньше половины закончил. Дорисую по памяти.
– Дай взглянуть, а?
Сестра подбежала к брату, будто и не хотела спать, выглядывая из-за спины, она уставилась в лист бумаги. М. почувствовал огромное чувство благодарности от объятий сестры. Завершив недоделанную работу, он посмотрел на блеск её глаз. Складывая карандаши он спросил:
– Как тебе?
– Спасибо, – чмокнула его сестра.
В ответ брат попытался обнять стоящую сзади сестру.
– Идём спать.
М. взял её на руки. Оставив позади творческий беспорядок, он отнёс её в комнату и уложил спать. Раздался звонок в дверь.
– Мама, – подумал он.
Открыв входную дверь, он не ошибся, – с работы вернулась мать.
– Привет.
– Приветик, – устало сказала она, – Как дела у вас?
– Нормально. Л. спать только, что положил, – уходя из коридора, улыбался он.
Парень снова направился в комнату сестры. Войдя, он заметил, что она уже спала. В неудобной позе девочка сладко сопела в свой маленький горбатый нос. Казалось, воздух в комнате был напичкан сладким снотворным. Вошла мама. Обнимая сына, она тоже устремила свой взгляд на Л.
– Она такая классная, – сказала она, – Я не знаю, что бы я делала без неё.
В её голосе были нотки грусти и счастья. Она погладила её милую головку, улыбаясь.
– И я не знаю. Мне до неё ещё расти, и расти, – чуть позже сказал он.
Ещё постояв пару минут, мама поцеловала дочурку. Оставив ночник включенным, они закрыли дверь и направились на кухню. Ещё долго мать с сыном распивали чай. В каждую комнату прокрадывалась ночь, укрывая собой всю мебель и стены в доме. Была почти полночь. Казалось, что был уже третий час ночи, так как темнело рано из-за осенней поры года. С огромным желанием спать они болтали, сидя в неуклюжих позах, ощущая редкое явление, что зовут счастьем. Вскоре они улеглись спать, оставив недопитый чай на столе. В доме бродили страшные тени, были слышны жуткие шорохи и капель, от незакрытого до конца крана. Во мраке они будто переговаривались с ровным шагом часов, никуда не спешивших, строгих, всегда пунктуальных.
Город пропускал сквозь себя редкий поток автомобилей, завораживая своей яркостью и контрастностью. Прохлада окутывала его, и одинокие прохожие ощущали свежее дыхание этой осени.
Так прекрасно закончился этот день. Хорошо, что дни заканчиваются, они тогда приобретают свою цену. В конце дня люди делают выводы и прокручивают приобретённое ими, будто пытаясь пережить снова. Каждый когда-то мечтал проживать один день его жизни снова и снова, один счастливый день. Не все замечают, что каждый день прекрасен, даже если он слегка не сложился, так же как и не всем удаётся прыгнуть выше, чем они могут. Сотни тысяч людей заняты «днём сурка» в своей голове, проживая его снова и снова, меняя его содержимое и исправляя недостатки, фантазируя и совершенствуя его настолько, насколько это в их силах. Зацикленные, они не видят волшебства каждого дня. Самый обычный, серый день может превратиться в «лучший», всё зависит только от каждого.
Как бы глупо это не звучало, согласитесь – мир намного прекрасней в вас самих, нежели снаружи. Так почему бы не подарить этому миру участок рая вашей души? Может в этом смысл жизни?
Следующий день не предвещал ничего хорошего для М., в прочем, как и для всех кто, дорожил Л. Она покинула этот грешный мир ещё с темнотой ночи. Но можно с уверенностью сказать, что она была именно там, где хотела быть, и была с теми, с кем хотела быть. Она наверняка, да нет, точно была счастлива!
Вы спросите: «Где чудо в этой сказке?» Вам решать. Я не смогу заставить поверить вас в чудеса пока вы их сами не заметите. Но иногда смерть – уникальная возможность увидеть чудо.
Похоронная процессия не заставила себя ждать.
Не важно, сколько людей пришло на неё, важно с какими чувствами они пришли.
Будто проматывая события того дня, М. Стоял, как перед экраном и не мог поверить в произошедшее. Вскоре толпа оставила его одного, наедине с могилой.
– То самое чувство из вчерашнего сна, – думал он, – То самое…
Он не чувствовал больше паники, он стоял будто за кадром этой кинопленки.
– Это конец, – снова шептало ему подсознание.
То, чего он так сильно боялся, так и не произошло. Сестрёнка не уехала из дому, она ушла из жизни. Смешанный поток мыслей наполнял его. Больше не было сил злиться или доказывать что-то кому то. Только жгучая боль в груди давала ему понять, что он по эту сторону завесы.
– Даже если она попадет в ад… сам дьявол будет сеять добро, – улыбнулся он.
Он верил в силу доброты и любви своей сестры, как в то, что держал однажды в руках, существование чего невозможно было опровергнуть. Парень поднял голову, будто пытаясь разглядеть её образ в небесах.
– Она так верила в Бога. Будто она Его видела ещё на Земле, гуляла с Ним каждый день, занималась ерундой… Она так хотела к Нему. Если даже рая не существует, она создала его из своей жизни. Она побывала в нём ещё тут, на Земле.
Парень ещё долго стоял у могилы. Его воображение уносило его далеко, в новую жизнь сестрёнки.
Спустя две недели карандашный портрет Л. висел в холле Академии Искусств. Да! Это был тот самый портрет, немного небрежный, что характеризовало художника, но достойно отображающий всю сущность девочки. Сам М. стоял перед аудиторией в зале и молчал. В руках он держал потрёпанный блокнот. Под шумные аплодисменты он приблизился к микрофону.
– Я… – несмело начал он.
Шум в зале постепенно стих, образуя напряжение от тишины. Почти четыре сотни глаз сверлили его насквозь. Кто-то думал: «Что за неудачник? Двух слов связать не может…», другие просто молча ждали чего-то. Остальные, возможно, пришли просто повеселиться, и им было плевать на всё происходящее. Но каждый из присутствующих, что-то собой представлял. Ведь каждый человек своей жизнью проповедует то, чем живёт и дышит. М. смотрел на них, и толпа вызывала у него отвращение.
– Они такие же, как я, – подумал парень, и он был прав.
Он видел людей, которые отвратительны сами собой, по большей части движимые их собственными инстинктами. Умирающие тела, ум которых занят порочностью этого мира, грязные и гнойные души, которые несут только смрад. Он погружался в быстротечность мыслей, но звук заведшегося микрофона выбил его из колеи. Он вспомнил о сестрёнке…
На секунду он взглянул на тех же людей, но её глазами. Смятение чувств подавило его. Он видел души жаждущие самого простого, «святого» и самого сложного: мира, покоя, счастья.
Сущность человека не изменить, он всегда будет стремиться к гармонии, даже если не знает что это.
М. почувствовал вину за свои негативные чувства. Вспоминая улыбку сестры, внутри вдруг стало спокойно.
– Я М., и я рад возможности стоять на этой сцене, – снова начинал он. – Я не красноречив, прошу меня простить, но то, что я хочу сказать важно для каждого из вас.
Аудитория сконцентрировалась на молодом человеке, говорящем о важности для каждого.
– На моём месте должен стоять другой человек… Её зовут Л… Ей было восемь лет, и она болела прогерией… Она умерла две недели назад…
Даже те, кто не собирался слушать, обратили взгляд на парня.
Мы люди всегда оглядываемся по сторонам, когда слышим «смерть», боимся её. А стоит?
Немного приподняв книженцию в своей руке вверх, он сказал.
– Я прочитаю последнюю запись из её дневника. Мне кажется, она характеризует всю её жизнь… И её смысл.
В зале воцарилась тишина. Был слышен только шорох переворачиваемых листов блокнота.
– «Папа, привет», – начал он.
В зале промелькнули добрые улыбки людей, но вряд ли кто-то понял, что не отцу были адресованы следующие строки.
– «У меня всё хорошо, сегодня был классный день. Спасибо тебе за ещё один подаренный денёк. Помнишь, как сегодня мы с няней устроили бой подушками? Правда, весело было? Ты знаешь, она такая подавленная была, хоть и пыталась скрыть это. Я прошу Тебя, реши её тревогу. Сейчас пойду с братиком рисовать мой портрет…»
В этот момент М. сглотнул ком боли, куда-то вниз.
– «Он такой лентяй. Ведь портреты рисовать это весело, правда? Ему ещё столько нужно понять в жизни. Вот мне уже восемь лет, и я знаю, что жить классно, когда рядом есть Ты и братик, и мама, и няня. Я так хочу чтоб до него, наконец, дошло, что улыбаться – это, классно, и если ему одиноко он всегда может погрустить и посмеяться с Тобой. Ой! Он уже зовёт меня из спальни, слышишь? Я скоро вернусь, скучаю…»
Возможно, публика ожидала чего-то другого. Каких-то доктрин или теорем от парня и его загадочной сестры. Возможно, ждала понятий уму не постижимых, или какого-то «ноу-хау» долгими годами скрываемого от них.
Возможно, вы, читатель, ждали чего-то подобного?
Он закрыл блокнот и добавил.
– Вы не могли увидеть её запись, но я опишу вам. После каждой записанной Л. фразой… Она пропускала пару строк, в которых открывала диалог… Маленькой девчушке хватило восьми лет, чтобы найти себя и смысл жизни… Я восхищаюсь ею. Спасибо.
В зале раздались громкие аплодисменты.
Наверняка не все поняли, что запись девчонки была обычной, детской молитвой. Оставляя пустые строки, она доказывала насколько была сильна её вера. Это маленькое создание было ангелом надежды, среди разбитых жизнью. М. ещё некоторое время стоял на сцене, сдерживая улыбку благодарности, адресованную сестрёнке, слушая аплодисменты зала.
– Ты вернулась Л. Больше тебе не придётся скучать, – подумал он.
Выходя из зала в холл, парень подошёл к портрету. Он не почувствовал своё авторство, смотря на него, будто во время создания он был лишь наблюдателем. Из картины ему улыбалась мордашка сестрёнки, всё та же уродливая, но излучающая доброту и любовь.
– Спасибо, – обронил он.
Воткнув наушники в уши, он устремился в неизвестность.
Это самая обычная и необычная история. Да, выдуманная, но я не написал о чём-то сверхъестественном, а написал о чудесах. Ведь самое святое происходит в каждом дне вашей жизни. Возможно, вы не поняли смысл написанного, но я искренне верю, что вы найдёте то, что ищете, и это будет по-вашему, с вашей историей и вашим счастливым концом.
Я снова хочу спросить вас. Сколько вам? А что вы услышали – решать не мне. Каждый строит себе предел, хочет он того или нет, но кто его будет ломать – решаете вы.
Эдуард Соловей
От наших спонсоров:
Rebus renderfarm - это ваш билет в мир качественного рендеринга 3D-графики и 3D анимации. Рендер ферма Rebus обеспечивает высочайшую производительность вычислений по доступной цене благодаря обработке в облачном процессорном кластере. Быстрый рендеринг профессионального уровня - это доступно уже сегодня!
