В прошлом учительнице Марии Ивановне было уже за шестьдесят, но была она ещё очень живой, очень общительной и, как все говорили в подъезде, где она жила, очень умной и справедливой женщиной. Может поэтому жители этого небольшого пятиэтажного дома в один подъезд поручили ей все судебные хлопоты по их дому.
Дело это, казалось было сшито белыми нитками, как говорят, и всем думалось, что очень скоро в суде всё разберут, всё обсудят и вынесут единственно правильное решение в пользу жильцов.
Однако, вот уже больше года дело это не решалось, и среди жителей начиналась настоящая паника.
Поначалу обвиняли Марию Ивановну, дескать, документы нужные может, не предоставила или не сходила, куда надо, а может, и хлопотала плохо. У подъезда то и дело собирались по вечерам все жители и думали, как им быть.
– Нужно адвоката нового нанимать и в апелляционный суд дело отсылать, ведь выселят всех, – говорил уже пожилой Иван Фёдорович, размахивая руками.
– Как это, выселят, ты дурак старый, с ума, что ли выжил? Ведь дом этот стоит уже больше тридцати лет, я тут выросла. Родители мои здесь умерли, – кричала Людмила Никифоровна из седьмой квартиры, раскрасневшись и наступая на Ивана Фёдоровича.
– Да на меня ты что кричишь, я тут причём? Ведь бумагу всем повторно прислали на выселение! Не наша это теперь собственность и всё, или не читала?
– Я то читала, но в голове это как вместить? Мария Ивановна, что ж делать теперь? Может еще, какие бумаги нужно. Ну, не может же так быть, чтобы все двадцать квартир купил какой-то чижик никому не ведомый и приватизировал, как будто это не малосемейка, а складское помещение завода, и что теперь доказать ничего нельзя никому, что ли?
– Я вам всем уже говорила и опять скажу, что отказываюсь я от этого дела. Вы все занятые, всем некогда, а я уже больше года покоя не знаю, и меня же многие из вас обвиняют непонятно в чём. Вот, есть у нас вы, Иван Фёдорович, вы, Сергей Михайлович и ещё мужчины есть неработающие уже, так что, решайте, кому сдать все эти бумаги, все заявления и новые, и старые, все решения и постановления суда. Я уже ничему не рада и ни во что не верю. Нет правды, нет её нигде. А что я могу сделать? Я уже не знаю куда идти и что можно сделать. Не знаю!
– Лично я из своей квартиры никуда не пойду. Мне идти некуда. Надо будет – возьму ружьё охотничье и отстреливаться буду, если придут выселять. А что ещё остаётся, если весь коллектив ничего не может решить, если уже ничего святого у этих судей нет, – кричал Пётр Романов из пятой квартиры, известный как заядлый охотник, а жена его дёргала за рукав, пытаясь остановить.
– Да, поймите же вы, вот все, кто был на суде, тоже скажут, что ничего нам не светит и в апелляционном суде. В нашей стране, видите ли, защищается частная собственность, и по документам этот чижик, как тут некоторые говорят, подсуетился, где надо и как надо, и стал собственником нашего с вами дома.
– А мы кто? Кто мы такие, все, кто живёт тут с ордерами и со всеми документами?
– Вот в том то и дело, что наши все документы теперь недействительны.
– Нас что, купили без нас?
– Да кому мы нужны? Купили наш дом или, как в суде говорят, приватизировали и завод наш, где мы работали, и квартиры, что нам этот завод дал. Всё приватизировали, всё!
– Это что же за законы такие? Где это видано, и куда мы пойдём теперь жить? Куда нам выселяться?
– А прав Романов. Вооружаться надо и сражаться за свой дом. Мой дом – моя крепость. Бой подкупным судам, бой предпринимателям и олигархам!
– Ты что мелешь, ты что полоумный, что ли? Какой бой? Тут нужно не орать глупости, а трезво, всем миром поразмыслить. Выход должен быть. Должен! Что-то мы сегодня разошлись очень. Нет, правда, сосед, это не тот разговор, что нужно. То, что мы вот это кричим со всех сторон, обижаемся, горячимся, делу не поможет. Может, президенту написать ещё всем домом нужно? Или в парламент, или премьеру?
– Ой, не могу, ты наивный совсем, что ли? Ты ещё не понял, что тут всё повязано и подтасовано именно для этих всех персон? Для них законы, для них право, для них жизнь. Вот, я писал уже премьеру, когда наградили медалью “Трудовая доблесть” и премией, а мне ничего не дали – и что? Я просто получил отписку, что никаких бумаг на мой счёт в природе не существует и всё. Так что, ничего для нас, для людей, не существует и всё. К этому нужно, видно, привыкать.
– Что же, всё забрали у народа, давши те смешные ваучеры, что мы называем волчьими билетами, а теперь и квартиры заберут. Да их хоть так, хоть эдак заберут. Платить – то за них всё равно рано или поздно нечем будет. Китайцам, японцам, неграм всё продадут. А нам, может хоть бараки какие построят?
– Ага, щас! Бараки. Ты ещё скажи землянки выроют или лучше уж сразу могилы, – это опять кричал Романов.
– Я же говорю – бой всем этим заевшимся, без совести и стыда хамам. Бой, а лучше настоящую войну! Вот, мою пенсию за выслугу лет в суде решили пересчитать и выплатить новую сумму. Пересчитали, выплатили за три месяца, а дальше снова стали платить, как платили, и что? Я подал апелляцию – так, хотите верьте, хотите нет, но теми же законами, что тогда постановили пересчитать, теперь решили не пересчитывать. Одним словом, закон, что дышло – куда повернули, туда и вышло. Я уж никуда не хочу больше обращаться. Ни апелляции, ни верховные суды тут не помогут. И никому я больше уже не верю! Буду воевать.
– А я вот, недавно в новостях видела, как один пьяный водитель на остановку наехал и подавил там всех. Некоторых и на смерть, представляете? И что, видно шишка он какая-то. Закрыли дело за отсутствием состава преступления, а вы говорите. Ведь, надо же, в новостях уже, как будто так и надо, втирают нам, что каким-то таинственным образом исчез состав преступления.
Тут поднялся настоящий галдёж. Все спорили, что-то доказывали друг другу, бурно обсуждали и эту и другие истории. Все кричали, ругались, а на лавочке сидел одинокий старичок, Омельянович, из семнадцатой квартиры, и за всё это время не произнёс ни одного слова. Скоро на него обратила внимание Мария Ивановна и спросила его: ”что же вы, Омельянович, всё молчите, или может, вы тайну какую знаете?” Вы уже жизнь прожили, может, посоветуете нам что, может, объясните что. Вы, всё же, неглупый человек. Вас все уважают, а дело ведь и вас касается тоже.
– А что тут говорить? Всё, что должно быть, то и есть, и всё на земле идёт своим чередом. А то, что вы говорите о суде, о законе, так в Слове Божьем об этом написано, как о тайне беззакония. Вот, она и вся тайна. Преступление есть, а состава преступления нету.
Много ещё чего должно случиться, скажу я вам, пока придёт конец всему этому безобразию, но больше уже произошло. Так что, конец близок, бодрствуйте, а мне, однако, пора кефир пить и спать, а утро вечера мудренее. Всякий же конец имеет и своё начало. Вот это и есть настоящая истина. Я же пойду, пожалуй, домой, пока у меня ещё есть дом.
Татьяна Дейна