Буня

1
Аня радовалась, словно маленькая девочка, солнечным летним лучам. Сегодня они заполнили комнату общежития как-то по-особенному светло и радостно играя по стенам золотистых обоев. Казалось в комнате не осталось ни одного уголка без этого ослепительного света. Иногда летний ветер в открытое окно загонял какие-то редкие и короткие тени – то ли от высоких тополей, то ли от неба, где всё же зависли голубые с сероватым оттенком несколько облаков, но Аня сегодня ощущала только летнее тепло и ослепительный свет дня. Экзамены, зачёты, волнения учебного года теперь были позади. Телеграмму домой отослала ещё вчера, а с завтрашнего дня каникулы.

Собирая вещи в большую дорожную сумку, Аня напевала какие-то мелодии из песен и уже в мыслях была дома, где её ждали мама, папа и бабушка. Бунечкой она называла свою бабушку, которая уже три года живёт в их доме.

Аня очень любила свою бабушку и сожалела, что все эти три года не была дома. Так получилось, что она уехала после школы поступать в театральное училище и сразу не поступила. Целых два года ей пришлось работать бутафором в театре. И как же она была благодарна своей бунечке за то, что та научила её очень многие вещи делать своими руками. Казалось бы из ничего она могла сделать и нужную маску, и разные овощи и фрукты, и цветы, и самые различные элементы декораций, костюмов и многое, многое другое, не говоря уже о том, что умела она и шить, и вязать, и, конечно же, вкусно готовить и печь. А ещё в эти два года Ане так помогли все бабушкины сказки, где она сама была главной героиней и, конечно же, всегда побеждала и добивалась своих целей.

Часто Аня вспоминала также и чтение с бабушкой её драгоценной книги – Библии. Иногда даже открывала эту, подаренную бабушкой, книгу и читала те места, что отметила ей бабушка. Теперь же она и студентка театрального училища, продолжает брать на дом некоторые бутафорские заказы театра. Так что, никаких материальных проблем благодаря бабушке у неё нет. И это особенно приятно, потому что теперь в багажную сумку Аня складывала не только свои вещи, но и подарки для всех.

Маме – фен для сушки и укладки волос, папе – всё самое лучшее для бритья, а бунечке – хорошую краску для волос, косметичку с самой лучшей косметикой и кремами для дня и ночи. Она знала, как бабушка тяжело переживала своё старение, как долго боролась с годами и совсем не была похожа на бабушку. Бывало, на прогулке вдвоём где-то на лавочке в парке или на аллее, бабушка, встречаясь со своими старыми знакомыми, с которыми много лет не виделась, слышала такие приятные слова: «О, как ты хорошо выглядишь, Оля. А это что, твоя младшая дочь?» «Нет, это моя внучка», – смеясь, отвечала бабушка, и они потом ещё долго радовались, шутили, будто не бабушка и внучка, а хорошие две подружки.

Когда, учась в театральном училище, Аня услышала высказывания Станиславского – “Непосредственны, как дети и мудры, как старики”, то сразу подумала – это про её бабушку. Она была для неё всем – и подругой, и родным человеком, и самым главным учителем жизни.

Не было ничего, чего бы не знала её бабушка. Она много читала, любила путешествовать, ходить в кино и театр, сочиняла стихи и сказки, а уж рассказчица какая была! Какая была красавица! Нет, без бабушки Аня совсем не представляла своей жизни.

Ведь мама с папой по профессии были геологами, и она почти всегда жила у бабушки. Как только все эти три года хватило у неё сил прожить без добрых глаз и слов бунечки и сама теперь, собираясь наконец домой, не могла понять.

Вспоминая бабушку сегодня, её сердечко особенно билось и просто таяло от волнения, ведь через год после её отъезда у бабушки начались серьёзные проблемы со здоровьем. Проблемы привели к инсульту, и это больше всего беспокоило Аню.

Последние несколько месяцев они не разговаривали даже по телефону. Правда, мама говорила, что всё более или менее обошлось, только с речью и с одной рукой ещё оставались проблемы, но Аня твёрдо была уверена, что её бунечка победит, и здоровье восстановится полностью.

Ведь, как она любила жизнь, можно было позавидовать и молодым. Никогда Аня не слышала от неё никаких нареканий и недовольств. Наоборот, она всегда была при деле, полна радости и оптимизма.

2
Два дня дороги на поезде оказались для Ани не такими уж приятными, как мечталось. В вагоне было жарковато и многолюдно. Всю дорогу она почти не слезала с верхней полки, где было совсем жарко, и только спасал лёгкий летний ветерок из открытого окошка, как раз у лица.

Читать уже не хотелось, и последние три часа она полностью отдалась своим мечтам о встрече с родными.
Ей представлялось как обрадуются те её подаркам, как она будет есть самый вкусный на свете бабушкин борщ, а потом расскажет ей всё, все свои секреты. И про подружку Тамару, с которой поссорилась из-за парня, и про то, что она боится, что её никто по-настоящему не полюбит.

Вспомнилось, как бабушка однажды поделилась с ней этим секретом, что очень боится, дескать, когда состарится, то её уже никто не будет любить. Тогда Аня почему-то сказала бабушке, – не бойся, моя любимая бунечка, я всегда буду тебя любить и папа.

Почему она тогда сказала только я и папа? А и вправду, почему? Ведь это была мамина мама, а вот оказалось, что любит её больше папа, почему-то. А может, и нет, – так всё думалось и думалось и даже немножко вздремнулось, но только совсем немножко, потому что за сорок минут до остановки в родном городе, Аня уже стояла в тамбуре и с нетерпением ожидала остановки поезда и долгожданной встречи.

А вот мост через реку и первые дома, магазины, базарная площадь и, наконец, вокзал. Встречала Аню её мама, а так хотелось увидеть сразу всех троих своих самых дорогих людей. Мама стояла у входа в вокзал и Аня сразу её увидела. Какой-то миг ещё посмотрела по платформе, а вдруг и папа с бабушкой где-то рядом, но их не было, и Аня теперь уже махала рукой из окошка в тамбуре маме, но та смотрела на окна вагонов и не видела её. Зато, когда поезд остановился, Аня вышла самая первая и сразу же встретилась глазами с мамой. Та радостно, но как-то виновато помахала ей и быстро поспешила к вагону. Аня просто бросилась ей на шею, как в детстве после долгой разлуки, когда мама приезжала из командировки, и заплакала, будто маленькая, от счастья.

– Ну что, что ты, маленькая моя, девочка моя. Хотя ты же совсем уже взрослая. А красавица, а красавица! Просто слов нету, доченька, какая же ты у меня чудная, красивая и взрослая! Мама тоже заплакала.

– Мамулечка, а ты всё такая же, как всегда. Только мы с тобой поменялись ролями на этот раз – встречаешь меня ты, а не я, и это первый раз в жизни. Только я встречала с бунечкой, а ты одна. Как там она? Я так соскучилась за ней, – мама как-то вдруг стала строгой, и на минуту застыв, смотрела на дочь.

– Что, что такое, мама, что-то случилось? С ней совсем плохо?

– Да как тебе сказать? Ты готовься к тому, что встретишь другого человека. Что поделать – возраст, старость и всё такое. Она очень изменилась, одним словом, – мать резко взяла сумку и, отвернувшись, пошла.

– Ну, она ходит, хотя бы, она всё понимает? Анечка бежала за мамой, как будто и вправду совсем маленькая девочка, и пыталась вырвать из её руки хотя бы одну ручку сумки.

– Мама, мамуль, давай вдвоём понесём, тяжело ведь!

– Ну, давай, бери, если хочешь. Что ты нагрузила туда такого? И вправду тяжеловато.

– Ничего особенного – вещи и подарки.

– Зачем же ты потратилась? Да и что ты там могла накупить такого?

– О, это сюрприз! А знаешь, я всё же не могу удержаться, – и Анечка начала рассказывать, какие подарки купила родным, но когда дошла очередь комментировать подарки для бабушки, и Анечка, заливаясь от счастья, рассказывала про самую лучшую косметику, то мама аж сумку опустила и снова пристально, и как-то по особенному долго смотрела в глаза дочери.

– Не, ма, я уже начинаю бояться. Что, что с бабушкой?

– Ну, как тебе сказать? Просто, косметика ей теперь вряд ли понадобится, – снова резко взяла сумку и понесла её сама, а Аня совсем медленно шла сзади и, совсем задумавшись, опустив голову, и не заметила, что они уже пришли домой.

Двадцать шестая квартира была на четвёртом этаже пятиэтажки. Аня снова взяла одну ручку из маминой руки, и они вместе, не торопясь, несли сумку к двери квартиры.

– Ма, я открою своими ключами. Как же я мечтала об этом миге, но дверь внезапно распахнулась, и появился радостный, улыбающийся и счастливый отец. Он прямо в проёме двери обнял дочь.

– Дочурочка, рыбонька моя, солнышко ты наше, наконец-то…

– Ты бы сумку занёс сначала. Наобнимаетесь ещё, – как-то недовольно и ворчливо кинула мама и, оставив сумки на площадке, довольно резко отстранив Аню с отцом, зашла. Те застыли, отстранившись, и сдвинули, как по команде, плечами.

Сначала Аня, а затем и отец молча пошли за ней. Отец понёс сумку в комнату, мама сразу пошла на кухню, а Анечка вбежала в спальню бабушки. Та сидела у окна, отвернувшись. И ни на что не реагировала. Аня застыла посреди комнаты.

Бабушка была очень похудевшая, совсем седая и, можно было сказать, даже сгорбленная. Она, не отрывая глаз, куда-то смотрела вдаль. В открытую форточку задувал усилившийся ветер и ворошил бабушкины волосы. Голубые шторы, будто продолжение неба, казались живыми и двигались от порывов ветра.

– Бунь, это я, Аня, – больше не найдя, что сказать, Анечка всё стояла, совсем растерявшись, не зная, как ей быть дальше. В голове появлялись мысли одна страшней другой: “А вдруг бабушка ни на что не реагирует, а вдруг она ничего не слышит, а вдруг она её и вовсе не узнает, но та сначала опустила голову, смотря на пол, а потом повернулась и посмотрела на внучку своими серыми, очень глубокими, полными слёз глазами.

– Я ждала тебя, очень ждала, – тяжело, как-то растягивая слова, но всё же очень понятно сказала бабушка и очень медленно стала подниматься со стула. Аня подскочила и попыталась ей помочь.

– Спасибо, родная. Я всё же лягу.

– Да, да, бунечка моя – ты совсем устала, ожидая меня. Давай в постельку, а я тебе буду всё рассказывать.

– Про что?

– Про всё, про всё. А особенно про то, как я люблю тебя и как соскучилась по тебе, ещё про то, что ты самая лучшая на свете бабунечка моя. Как мне пригодилось всё, чему ты меня научила. Я же, представляешь, просто спец по всяким там поделкам и выдумкам. Представляешь, я не только учусь, но и на жизнь зарабатываю благодаря тебе. Подарки вот, – хотела сказать, привезла тебе, но почему-то запнулась и, растерявшись, смотрела на лицо, губы, волосы бабушки и не знала как же теперь быть со всеми теми подарками, что привезла.

– Что за подарки? Аня, я люблю подарки. Помнишь, как мы всегда друг другу дарили подарки, – опять протяжно и долго, запинаясь, проговорила бабушка?

– Аня, обедать иди. Уже всё готово. Мы с папой ждём тебя.

– Бунь, пойдём обедать. Зовут.

– Тебя зовут, ты и иди, – сказала и отвернулась бабушка.

– Мама, а, почему ты бабунечку не зовёшь, – обиженно и даже раздражённо почти крикнула на маму Аня, уже придя на кухню?

– Я ей потом отнесу – когда поедим.

– Нет, я буду есть с бабушкой или вообще не буду.

– Да у неё еда изо рта выпадает, всё здесь будет в крошках. Она у себя ест всегда.

– А теперь будет есть всегда с нами здесь.

– Нет, отец, скажи ей, объясни ей, что это невозможно.

– Почему же невозможно? Маме твоей и вправду уже легче. Я думаю, что она уже вполне может обедать со всеми вместе.

– Нет, будет, как было! Это всех устраивало. Ей самой так удобнее будет.

– Да, я есть не хочу. Я просто посижу с вами, – это уже, запинаясь, говорила бабушка, заходя в кухню и как-то волоча за собой правую ногу.

– Мама, иди к себе! Мы же уже договорились. Или ты тоже чем-то недовольна? – Мать говорила это грубо, сильно повысив голос.

Бабушка застыла в нерешительности уже почти у стола.

– Мама, ты зачем кричишь на бабушку? Тебе кто дал право кричать на бабушку?

– А я и не собираюсь ни у кого спрашивать. Всё есть, как есть. У меня уже сил больше нет сдерживаться. Я устала от всего этого кошмара! Вот и всё! Если кому-то, что-то не нравится дело ваше. Я бы посмотрела, на сколько хватило бы вас, если бы всё свалить на вашу голову. Все такие добрые, такие справедливые, а я одна варюсь в этом котле и у меня уже нету сил! Я ничего не собираюсь менять. Будет так, как удобно мне. Так, как мне терпимо. У отца работа – ему и дела нет, как мне тут одной со всем этим. Ты приехала, рыбонька, солнышко красное, и уедешь, а я одна хлебаю всё и расхлёбываю. Я делаю всё, что могу, и не вам меня судить.

Бабушка развернулась и , шаркая кое-как пошла назад. Аня, в упор глядя на бабушку, никому ничего не сказав тоже ушла вслед за ней.

– Ну, чего ты добилась, мать? Зачем вот так, прямо сразу – всё на голову бедной девочки?
Из комнаты Ани слышался плач.

– Какие мы все нежные, обидчивые и обиженные! Ей всё равно нужно привыкать к новому положению вещей.

– Ты знаешь, я не решался тебе это сказать, но я уверен, что мы неправильно обращаемся с твоей матерью.

– Ах, ты уверен?! А как же нужно обращаться с ней? Может, ты научишь меня, дурочку!

– Может и научу, если ты захочешь научиться. Во-первых, ни при каких условиях нельзя повышать голос на собственную мать! Во-вторых, не говорить с ней так, как говоришь ты.

– Как, как я говорю?

– Неуважительно.

– Она же почти овощ. Чудит на каждом шагу. Не помнит, не знает, не понимает. Как с маленькой, с ней вожусь.

– Она мать твоя, а не овощ. Какую надо иметь совесть, говорить такое? И она с тобой возилась не как, а действительно и с маленькой, и со взрослой. Ведь характер у тебя всегда был не сахар. Да и дочку тебе вырастила она тоже.

– Вот ты как заговорил, а где же ты был? Почему ты не растил свою дочку?

– Не обо мне сейчас речь, дорогая моя.

– Так, может быть, дорогой мой, и в-третьих, и в-четвёртых, и в-пятых, есть претензии? Ты не стесняйся, говори всё, а я, как прилежная ученица, буду учиться, учиться и ещё раз учиться. Ты же у нас второй Владимир Ильич Ленин.

– Могу и в-третьих. Не выясняй с мамой своей без конца отношения! Ты же видишь – она, как дитя малое. Ну, станешь ты выяснять с ребёнком отношения? Да и мешает ей это поправиться. Ты без конца выставляешь ей свои претензии, попрекаешь за всякую чепуху, унижаешь её. Но хуже всего то, что тебе надо, чтобы она себя всё время чувствовала виноватой!

– Поправится? Ты считаешь, что это возможно? Ты думаешь, что она станет как раньше? А я мешаю ей в этом? По твоим словам, я садист, какой-то.

– Прости, я не хотел тебя обидеть. В любом случае, поправится она полностью или нет, но в одной умной книжке, ты надеюсь, знаешь какой именно, написано: “Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле…”. Там не написано “уважай” может именно потому, что может случиться, и уважать то будет не за что при таком поведении и болезни. Там написано: “почитай”, то есть, как солдат на службе должен отдавать честь старшему по званию, не зависимо от того, как он относится к этому старшему. И это у него просто входит в привычку.

– А ты сам бы смог это всё воплотить в жизнь. Вот то, что и во-первых, и во-вторых, и в-третьих?

– Я стараюсь. И не думаю, что у тебя ко мне есть претензии, – отец резко тоже вышел.

Мать осталась совсем одна за большим, богато накрытым столом. Кухня была тоже большая. Мать присела на краешек стула и стала рассматривать еду на столе. Ей вспомнилось, как мама учила её готовить селёдку под шубой, оливье, фаршированную щуку, печь большой праздничный пирог. Мама вспоминалась ей молодой, с длинными волосами, заплетёнными в толстую, тугую косу. Радостной и красивой она ещё долго вспоминала её. Когда та с Анечкой встречали её всегда на вокзале после длительных поездок с мужем, а затем звала всех: “Дорогие мои голодающие, а ну – все к столу”. Как же так случилось, что всё в моём доме вот так как есть, – произнесла, всё ещё глядя на селёдку под шубой? Но ответа у неё не было. Хотя было очень стыдно, досадно и очень болело в груди.

– Что же делать, что же мне делать, куда мне деться? Я больше не могу, я не выдержу! Слёзы полились, что называется, в два ручья. Вдруг на плечи легли руки мужа.

– Выдержишь, а вернее – выдержим. Мы с тобой, родная, всё выдержим. Да, ещё, я забыл тебе сказать, что у нас всё будет хорошо потому, что ты у меня умница и самая хорошая, самая лучшая на свете. Муж своими сильными руками приподнял жену и та, уткнувшись ему в грудь, всё плакала и плакала.

– Ну, маленькая моя, моя девочка, что ты, что ты в самом деле, хватит, не плачь, а лучше зови-ка всех за стол!

– Эй, дорогие мои! Все голодающие, а ну марш за стол, – почти закричала, всё ещё плача, жена. Затем затихла и прислушалась. Было тихо – тихо. Муж, не говоря ни слова, легонечко подтолкнул жену к двери, и та виновато и нехотя, вышла. И, уже стоя перед дверью матери и дочери, позвала их, запинаясь и всхлипывая:

– Мама, Анечка, ну хватит вам обижаться. Извините меня и приходите обедать. Мы с папой вас ждём уже.

Татьяна Дейна