Существенная ценность этой книги состоит в анализе отношений между протестантскими церквами и государством на территории Российской империи, а позднее Советского Союза. Предыдущие документы по данной теме презентовали либо официальную версию, согласно которой в СССР не было преследований за веру — как, впрочем, «не было» секса и многих других явлений, и — позже — к узко конфессиональному взгляду (подобный ракурс истории советского адвентизма предлагает работа Алексея Опарина «Опередившие время…» (Харьков, 2009).[1] Оба подхода отражали военное положение «мы — они», когда «другая сторона тоже вряд ли заинтересована в объективном рассмотрении какой-либо иной версии, кроме своей собственной» (с. 277), данных событий. Кропотливая реконструкция переписки между религиозными организациями и советскими чиновниками иллюстрирует эволюцию отношения к русским протестантам, отвечавшую потребностям сиюминутного политического заказа, показе психологии тоталитарных «сектоборцев», и двойственное восприятие светской власти представителями церквей, с одной стороны, желавших признания ею своего права на свободу совести, с другой, обретавших эту свободу через разочарование в «земных царях» и решимость следовать голосу сердца независимо от их реакции.
Вот образчик этой переписки: «31 марта 1980 г. один из адвентистских лидеров М.П. Кулаков обратился с письмом в СДР (Совет по делам религий — М.Б.) в связи с предстоящей поездкой группы служителей на Всемирный съезд АСД: «Ясно, что наша группа несет на себе ответственность за правильное представление положения церкви в СССР. Это является особенно актуальным в настоящее время, когда в США, где будет проходить адвентистский всемирный съезд, ведется сейчас такая злобная антисоветская пропаганда. У членов нашей группы есть достаточно аргументов и свидетельств, чтобы противостоять лживым измышлениям о положении церкви и религии в СССР.
При этом хотелось бы знать, говоря о деятельности церкви АСД в СССР, будет ли правильно дать на съезде некоторую информацию об организационной структуре церкви и ее количественном составе?» (с. 268).
Научная квалификация автора монографии позволяет ей занять, с одной стороны, гуманистическую позицию («В результате совместных усилий школы, властей, уполномоченного, а также руководства синагоги бедный Исаак «начал регулярно посещать школу в субботние дни» (с. 195, курсив мой — М.Б.), с другой, анализировать обе точки зрения на спорные темы, иногда воздерживаясь от однозначного вердикта, как в случае обвинения властей со стороны ряда баптистов в насильственной смерти солдата срочной службы Ивана Моисеева, члена незарегистрированной общины ЕХБ (с. 275-280).
Татьяна Никольская предлагает взгляд на русский протестантизм как целостное социальное явление, характеризующееся рядом характерных черт — как «развитие религиозного инакомыслия в русском народе» (с. 300), альтернативную религиозность, религиозный нонконформизм, объединяющий западную догматику с православной ментальностью (с. 22-24) и сохранивший свое влияние на религиозную ситуацию во времена общественных кризисов. Жизнеспособность русского протестантства определяется его органичностью: верность «своему», консерватизм выражаются и в готовности страдать за свои убеждения, даже идущие вопреки мнению большинства. Вслед за Андреем Григоренко[2] автор уделяет внимание вопросу преемственности русского протестантизма с евангельскими течениями православного происхождения: молоканами, духоборами, хлыстами, субботниками, заключая, что протестанты являются законной частью религиозного ландшафта на постсоветском пространстве. Это положение не случайно, ведь еще с начала ХХ века «главными причинами успеха русского протестантизма были не столько его активная деятельность по привлечению прозелитов, сколько духовный кризис общества, массовая неудовлетворенность официальной церковью, ставшей, по сути, частью государственного аппарата и выразительницей национально-государственной идеологии» (с. 50). В течение рассматриваемого периода у евангелических течений было много возможностей исчезнуть, эмигрировать (как немцы-лютеране и менониты) или ассимилироваться (как православные толки в протестантской среде).
Заслугой автора является постановка вопроса о явлении протестантской субкультуры.
Анализ отношений либерального и консервативного крыла внутри церквей демонстрирует, что чрезмерное акцентирование внутренней или внешней ориентации в ущерб единству религиозного движения приводит к крайностям и — зачастую — противоположным результатам. В этом одна из причин того, что, в отличие от адвентистов, баптисты не преодолели раскол советского времени.
Широкая база источников монографии включает материалы 11-и государственных и церковных архивов, советскую печать (публицистику и беллетристику) и, что ново, кинематограф: «Тучи над Борском», «Грешница» («Мосфильм»).
Автор не умаляет роли украинских верующих в истории русского протестантства, отмечая, что «украинский протестантизм можно рассматривать как самостоятельное явление» (с. 6). Закончим показательной цитатой из чиновничьей переписки: «Введение в некоторых областях республики должности областных пресвитеров асд… объективно приведет к учреждению старшего пресвитера по Украине, что может повлечь за собой фактически создание духовного центра. При данном положении Украина может превратиться в центр адвентистов Советского Союза, что является нежелательным и будет противоречить законодательству о культах» (с. 259-260).
[1] Балаклицький М. Публіцистика українських протестантів у книжковому форматі // Вісник Харківської державної академії культури. Збірник наукових праць. За заг. ред. В. М. Шейка. — Харків, 2010. — Вип. 29. — С. 164-167.
[2] Григоренко А. Эсхатология, милленаризм, адвентизм: история и современность. — СПб.: Европейский дом, 2004. — 341 с.